Эдгар По

уносятся прочь! Повторяю, как ни были они густы и плотны, мы хорошо
различали это странное движение, а меж тем не видно было ни луны, ни звезд и
ни разу не сверкнула молния. Однако снизу и эти огромные массы
взбаламученных водяных паров, и все, что окружало нас на земле, светилось в
призрачном сиянии, которое испускала слабая, но явственно различимая дымка,
нависшая надо всем и окутавшая замок.
- Не смотри… не годится на это смотреть, — с невольной дрожью сказал
я Ашеру, мягко, но настойчиво увлек его прочь от окна и усадил в кресло. -
Это поразительное и устрашающее зрелище — довольно обычное явление природы,
оно вызвано электричеством… а может быть, в нем повинны зловредные
испарения озера. Давай закроем окно… леденящий ветер для тебя опасен. Вот
одна из твоих любимых книг. Я почитаю тебе вслух — и так мы вместе скоротаем
эту ужасную ночь.
И я раскрыл старинный роман сэра Ланселота Каннинга «Безумная печаль»;
назвав его любимой книгой Ашера, я пошутил, и не слишком удачно; по правде
говоря, в этом неуклюжем, тягучем многословии, чуждом истинного вдохновения,
мало что могло привлечь возвышенный поэтический дух Родерика. Но другой
книги под рукой не оказалось; и я смутно надеялся (история умственных
расстройств дает немало поразительных тому примеров), что именно крайние
проявления помешательства, о которых я намеревался читать, помогут успокоить
болезненное волнение моего друга. И в самом деле, сколько возможно было
судить по острому напряженному вниманию, с которым он вслушивался — так мне
казалось — в каждое слово повествования, я мог себя поздравить с удачной
выдумкой.
Я дошел до хорошо известного места, где рассказывается о том, как
Этелред, герой романа, после тщетных попыток войти в убежище пустынника с
согласия хозяина, врывается туда силой. Как все хорошо помнят, описано это в
следующих словах:

«И вот Этелред, чью природную доблесть утроило выпитое вино, не стал
долее тратить время на препирательства с пустынником, который поистине нрава
был упрямого и злобного, но, уже ощущая, как по плечам его хлещет дождь, и
опасаясь, что разразится буря, поднял палицу и могучими ударами быстро
пробил в дощатой двери отверстие, куда прошла его рука в латной перчатке,- и
с такою силой он бил, тянул, рвал и крошил дверь, что треск и грохот
ломающихся досок разнесся по всему лесу».

Дочитав эти строки, я вздрогнул и на минуту замер, ибо мне показалось
(впрочем, я тотчас решил, что меня просто обманывает разыгравшееся
воображение), будто из дальней части дома смутно донеслось до моих ушей
нечто очень похожее (хотя, конечно, слабое и приглушенное) на тот самый шум
и треск, который столь усердно живописал сэр Ланселот. Несомненно, только
это совпадение и задело меня; ведь сам по себе этот звук, смешавшийся с
хлопаньем ставен и обычным многоголосым шумом усиливающейся бури, отнюдь не
мог меня заинтересовать или встревожить. И я продолжал читать:

«Когда же победоносный Этелред переступил порог, он был изумлен и
жестоко разгневан, ибо злобный пустынник не явился его взору; а взамен того
пред рыцарем, весь в чешуе, предстал огромный и грозный дракон, изрыгающий
пламя; чудище сие сторожило золотой дворец, где пол был серебряный, а на
стене висел щит из сверкающей меди, на щите же виднелась надпись:

О ты, сюда вступивший, ты победитель будешь,
Дракона поразивший, сей щит себе добудешь.

И Этелред взмахнул палицею и ударил дракона по голове, и дракон пал
пред ним, испустив свой зловонный дух вместе с воплем страшным и
раздирающим, таким невыносимо пронзительным, что Этелред поневоле зажал уши,
ибо никто еще не слыхал звука столь ужасного».

Тут я снова умолк, пораженный сверх всякой меры, и не мудрено: в этот
самый миг откуда-то (но я не мог определись, с какой именно стороны) и
вправду донесся слабый и, видимо, отдаленный, но душераздирающий, протяжный
и весьма странный то ли вопль, то ли скрежет, — именно такой звук, какой
представлялся моему воображению, пока я читал в романе про
сверхъестественный вопль, вырвавшийся у дракона.
Это — уже второе — поразительное совпадение вызвало в душе моей тысячи
противоборствующих чувств, среди которых преобладали изумление и
неизъяснимый ужас, но, как ни был я подавлен, у меня достало присутствия
духа не возбудить еще сильней болезненную чувствительность Ашера
неосторожным замечанием. Я вовсе не был уверен, что и его слух уловил
странные звуки; впрочем, несомненно, за последние минуты все поведение моего
друга переменилось. Прежде он сидел прямо напротив меня, но постепенно
повернул свое кресло так, чтобы оказаться лицом к двери; теперь я видел его
только сбоку, но все же заметил, что губы его дрожат, словно что-то
беззвучно шепчут. Голова его склонилась на грудь, и, однако, он не спал — в
профиль мне виден был широко раскрытый и словно бы остановившийся глаз. Нет,
он не спал, об этом говорили и его движения: он слабо, но непрестанно и
однообразно покачивался из стороны в сторону. Все это я уловил с одного
взгляда и вновь принялся за чтение. Сэр Ланселот продолжает далее так:

«Едва храбрец избегнул ярости грозного чудища, как мысль его обратилась
к медному щиту, с коего были теперь сняты чары, и, отбросив с дороги убитого
дракона, твердо ступая по серебряным плитам, он приблизился к стене, где
сверкал щит; а расколдованный щит, не дожидаясь, пока герой подойдет ближе,
сам с грозным, оглушительным звоном пал на серебряный пол к его ногам».

Не успел я произнести последние слова, как откуда-то — будто и вправду
на серебряный пол рухнул тяжелый медный щит — вдруг долетел глухой,
прерывистый, но совершенно явственный, хоть и смягченный расстоянием, звон
металла. Вне себя я вскочил. Ашер же по-прежнему мерно раскачивался в
кресле. Я кинулся к нему. Взор его был устремлен в одну точку, черты
недвижны, словно высеченные из камня. Но едва я опустил руку ему на плечо,
как по всему телу его прошла дрожь, страдальческая улыбка искривила губы; и
тут я услышал, что он тихо, торопливо и невнятно что-то бормочет, будто не
замечая моего присутствия. Я склонился к нему совсем близко и наконец уловил
чудовищный смысл его слов.
- Теперь слышишь?.. Да, слышу, давно уже слышу. Долго… долго…
долго… сколько минут, сколько часов, сколько дней я это слышал… и все же
не смел… о я несчастный, я трус и ничтожество!.. я не смел… не смел
сказать! Мы похоронили ее заживо! Разве я не говорил, что чувства мои
обострены? Вот теперь я тебе скажу — я слышал, как она впервые еле заметно
пошевелилась в гробу. Я услыхал это… много, много дней назад… и все же
не смел… не смел сказать! А теперь… сегодня… ха-ха! Этелред взломал
дверь в жилище пустынника, и дракон испустил предсмертный вопль, и со звоном
упал щит… скажи лучше, ломались доски ее гроба, и скрежетала на петлях
железная дверь ее темницы, и она билась о медные стены подземелья! О, куда
мне бежать? Везде она меня настигнет! Ведь она спешит ко мне с укором -
зачем я поторопился? Вот ее шаги на лестнице! Вот уже я слышу, как тяжко,
страшно стучит ее сердце! Безумец! — Тут он вскочил на ноги и закричал
отчаянно, будто сама жизнь покидала его с этим воплем: — Безумец! Говорю
тебе, она здесь, за дверью!
И словно сверхчеловеческая сила, вложенная в эти слова, обладала
властью заклинания, огромные старинные двери, на которые указывал Ашер,
медленно раскрыли свои тяжелые черные челюсти. Их растворил мощный порыв
ветра — но там, за ними, высокая, окутанная саваном, и вправду стояла леди
Мэдилейн. На белом одеянии виднелись пятна крови, на страшно исхудалом теле
- следы жестокой борьбы. Минуту, вся дрожа и шатаясь, она стояла на
пороге… потом с негромким протяжным стоном покачнулась, пала брату на
грудь — и в последних смертных судорогах увлекла за собою на пол и его, уже
бездыханного, — жертву всех ужасов, которые он предчувствовал.
Объятый страхом, я кинулся прочь из этой комнаты, из этого дома. Буря
еще неистовствовала во всей своей ярости, когда я миновал старую мощеную
дорожку. Внезапно путь мой озарился ярчайшей вспышкой света, и я обернулся,
не понимая, откуда исходит этот необычайный блеск, ибо позади меня оставался
лишь огромный дом, тонувший во тьме. Но то сияла, заходя, багрово-красная
полная луна, яркий свет ее лился сквозь трещину, о которой я упоминал
раньше, что зигзагом пересекала фасад от самой крыши до основания, — когда я
подъезжал сюда впервые, она была едва различима. Теперь, у меня на глазах,
трещина эта быстро расширялась… налетел свирепый порыв урагана… и
слепящий лик луны полностью явился предо мною… я увидел, как рушатся
высокие древние стены, и в голове у меня помутилось… раздался дикий
оглушительный грохот, словно рев тысячи водопадов… и глубокие воды
зловещего озера у моих ног безмолвно и угрюмо сомкнулись над обломками дома
Ашеров.

• Tweet

Страницы: 1 2 3 4