Мистификация
перемены выражения я дотоле не видывал. Казалось, он задыхается от ярости,
он побледнел, как мертвец. Какое-то время он молчал, как бы сдерживаясь.
Наконец, когда это ему, как видно, удалось, он схватил стоявший рядом графин
и проговорил, крепко сжав его: «Слова, кои вы, мингеер Германн, сочли
приличным употребить, обращаясь ко мне, вызывают протест по столь многим
причинам, что у меня нет ни терпения, ни времени, дабы причины эти
оговорить. Однако то, что мои мнения — не те, каких мы вправе ждать от
благородного человека — фраза настолько оскорбительная, что мне остается
лишь одно. Все же меня вынуждает к известной корректности и присутствие
посторонних и то, что в настоящий момент вы мой гость. Поэтому вы извините
меня, ежели, исходя из этих соображений, я слегка отклонюсь от правил,
принятых среди благородных людей в случае личного оскорбления. Вы простите
меня, ежели я попрошу вас немного напрячь воображение и на единый миг счесть
отражение вашей особы вон в том зеркале настоящим мингеером Германном. В
этом случае не возникнет решительно никаких затруднений. Я швырну этим
графином в вашу фигуру, отраженную вон в том зеркале, и так выражу по духу,
если не строго по букве, насколько я возмущен вашим оскорблением, а от
необходимости применять к вашей особе физическое воздействие я буду
избавлен».
С этими словами он швырнул полный графин в зеркало, висевшее прямо
напротив Германка, попав в его отражение с большою точностью и, конечно,
разбив стекло вдребезги. Все сразу встали с мест и, не считая меня и
Ритцнера, откланялись. Когда Германн вышел, барон шепнул мне, чтобы я
последовал за ним и предложил свои услуги. Я согласился, не зная толком, что
подумать о столь нелепом происшествии.
Дуэлянт принял мое предложение с присущим ему чопорным и
сверхутонченным видом и, взяв меня под руку, повел к себе. Я едва не
расхохотался ему в лицо, когда он стал с глубочайшей серьезностью рассуждать
о том, что он называл «утонченно необычным характером» полученного им
оскорбления. После утомительных разглагольствований в свойственном ему
стиле, он достал с полок несколько заплесневелых книг о правилах дуэли и
долгое время занимал меня их содержанием, читая вслух и увлеченно
комментируя прочитанное. Припоминаю некоторые заглавия: «Ордонанс Филиппа
Красивого {8*} о единоборствах», «Театр чести», сочинение Фавина {9*} и
трактат Д’Одигье {10*} «О разрешении поединков». Весьма напыщенно он
продемонстрировал мне «Мемуары о дуэлях» Брантома {11*}, изданные в 1666
году в Кельне, — драгоценный и уникальный том, напечатанный эльзевиром {12*}
на веленевой бумаге, с большими полями, переплетенный Деромом {13*}. Затем
он с таинственным и умудренным видом попросил моего сугубого внимания к
толстой книге в восьмую листа, написанной на варварской латыни неким
Эделеном {14*}, французом, и снабженной курьезным заглавием «Duelli Lex
scripta, et non; aliterque» {«Закон дуэли, писаный и неписаный, и прочее»
(лат.).}. Оттуда он огласил мне один из самых забавных пассажей на свете,
главу относительно «Injuriae per applicationem, per constructionem, et per
se» {«Оскорбление прикосновением, словом и само по себе» (лат.).}, около
половины которой, как он меня заверил, было в точности применимо к его
«утонченно необычному» случаю, хотя я не мог понять ни слова из того, что
услышал, хоть убейте. Дочитав главу, он закрыл книгу и осведомился, что,
по-моему, надлежит предпринять. Я ответил, что целиком вверяюсь его тонкому
чутью и выполню все им предлагаемое. Ответ мой, видимо, ему польстил, и он
сел за письмо барону. Вот оно.
«Милостивый государь, — друг мой, г-н П., передаст Вам эту записку.
Почитаю необходимым просить Вас при первой возможности дать мне объяснения о
происшедшем у Вас сегодня вечером. Ежели на мою просьбу Вы ответите отказом,
г-н П. будет рад обеспечить, вкупе с любым из Ваших друзей, коего Вы
соблаговолите назвать, возможность для нашей встречи.
Примите уверения в совершеннейшем к Вам почтении.
Имею честь пребыть Вашим покорнейшим слугою,
Иоганн Германн».
«Барону Ритцнеру фон Юнгу, 18 августа 18— г.»
Не зная, что еще мне делать, я доставил это послание Ритцнеру. Когда я
вручил ему письмо, он отвесил поклон; затем с суровым видом указал мне на
стул. Изучив картель, он написал следующий ответ, который я отнес Германну.
«Милостивый государь, — наш общий друг, г-н П., передал мне Ваше
письмо, написанное сегодня вечером. По должном размышлении откровенно
признаюсь в законности требуемого Вами объяснения. Признавшись, все же
испытываю большие затруднения (ввиду утонченно необычного характера наших
разногласий и личной обиды, мною нанесенной) в словесном выражении того, что
в виде извинения долженствует от меня последовать, дабы удовлетворить всем
самомалейшим требованиям и всем многообразным оттенкам, заключенным в данном
инциденте. Однако я в полной мере полагаюсь на глубочайшее проникновение во
все тонкости правил этикета, проникновение, коим Вы давно и по
справедливости славитесь. Будучи вследствие этого полностью уверен в том,
что меня правильно поймут, прошу Вашего соизволения взамен изъявления
каких-либо моих чувств отослать Вас к высказываниям сьера Эделена,
изложенным в девятом параграфе главы «Injuriae per applicationem, per
constructionem, et per se» его труда «Duelli Lex scripta, et non;
aliterque». Глубина и тонкость Ваших познаний во всем, там трактуемом будет,
я вполне уверен, достаточна для того, дабы убедить Вас, что самый факт моей
ссылки на этот превосходный пассаж должен удовлетворить Вашу просьбу
объясниться, просьбу человека чести.
Примите уверения в глубочайшем к Вам почтении.
Ваш покорный слуга,
Фон Юнг».
«Господину Иоганну Германну, 18 августа 18— г.»
Германн принялся читать это послание со злобной гримасою, которая,
однако, превратилась в улыбку, исполненную самого смехотворного
самодовольства, как только он дошел до околесицы относительно «Injuriae per
applicationem, per constructionem et per se». Дочитав письмо, он стал
упрашивать меня с наилюбезнейшей из возможных улыбок присесть и обождать,
пока он не посмотрит упомянутый трактат. Найдя нужное место, он прочитал его
про себя с величайшим вниманием, а затем закрыл книгу и высказал желание,
дабы я в качестве доверенного лица выразил от его имени барону фон Юнгу
полный восторг перед его, барона, рыцарственностью, а в качестве секунданта
уверить его, что предложенное объяснение отличается абсолютной полнотою,
безукоризненным благородством и, безо всяких оговорок, исчерпывающе
удовлетворительно.
Несколько пораженный всем этим, я ретировался к барону. Он, казалось,
принял дружелюбное письмо Германка как должное и после нескольких общих фраз
принес из внутренних покоев неизменный трактат «Duelli Lex scripta, et non;
aliterque». Он вручил мне книгу и попросил просмотреть в ней
страницу-другую. Я так и сделал, но безрезультатно, ибо оказался неспособен
извлечь оттуда ни крупицы смысла. Тогда он сам взял книгу и прочитал вслух
одну главу. К моему изумлению, прочитанное оказалось до ужаса нелепым
описанием дуэли двух павианов. Он объяснил мне, в чем дело, показав, что
книга prima facie {На первый взгляд (лат.).} была написана по принципу
«вздорных» стихов Дю Бартаса {15*}, то есть слова в ней подогнаны таким
образом, чтобы, обладая всеми внешними признаками разумности и даже глубины,
не заключать на самом деле и тени смысла. Ключ к целому находился в том,
чтобы постоянно опускать каждое второе, а затем каждое третье слово, и тогда
нам представали уморительные насмешки над поединками нашего времени.
Барон впоследствии уведомил меня, что он нарочно подсунул трактат
Германку за две-три недели до этого приключения, будучи уверен, что тот,
судя по общему направлению его бесед, внимательнейшим образом изучит книгу и
совершенно убедится в ее необычайных достоинствах. Это послужило Ритцнеру
отправной точкой. Германн скорее бы тысячу раз умер, но не признался бы в
неспособности понять что-либо на свете, написанное о правилах поединка.
МИСТИФИКАЦИЯ (MYSTIFICATION)
1* Пассадо и монтаны — приемы в фехтовании.
2* Нед Ноулз — по-видимому, английский писатель Джеймс Шеридан Ноулз
(1784-1862), пьесы которого были особенно популярны в США в 30-40-е годы. По
резко критикует эпигонство Ноулса в статье «Американская драма»,
напечатанной в августе 1845 г. в журнале «Америкен виг ревью». В первой
публикации рассказа эпиграф отсутствовал и появился лишь в тексте 1845 г.
3* Тик, Людвиг (1773-1853) — немецкий писатель-романтик. В своей
рецензии на рассказы Н. Готорна (1847) По сравнивает Тика с Готорном.
4* Г-не — имеется в виду немецкий университетский город Геттинген.
5* Гераклит Эфесский (ок. 544-483 до н. э.) — древнегреческий философ,
прозванный «Темным», потому что дошедшее до нас его сочинение «О природе»
славилось в древности глубокомыслием и загадочностью.
6* Инкуб — название злого духа, который, согласно средневековым
верованиям, вступал в любовную связь с женщинами во время их сна и посещению
которого приписывалось рождение ведьм и колдунов.
7* Колридж, Самюэл (1772-1834) — английский поэт-романтик. Наряду с
Китсом и Шелли принадлежал к любимым поэтам По, видевшим главное достоинство
-
Tweet